История долгой жизни Фотиной Татьяны Дмитриевны, 90 лет

Я родилась в селе Калиновка Еловского района 24 января 1933 года. Мой папа Родионов Дмитрий Филатович и мама Родионова Марфа Демидовна. Но маму всю жизнь называли Марией, и ее до сих пор многие здесь помнят. Она была староверкой и многих у нас тут крестила. Даже в Белый дом (местную администрацию) ее для этого звали. У староверов крестить и женщины могли.

Мама была родом из Ножовки, отец ее оттуда привез. Отец очень много учился и мечтал стать зоотехником. Мама в колхозе работала. Нас было детей четверо, но одна сестра умерла на седьмом году, и осталось нас три сестры. Старшая Александра. Я была средняя, и младшая сестра Таисия.

Отца у нас забрали в 1937 году прямо с курсов, на которых он учился. Пришли из НКВД, обвинили в том, что он во время Гражданской войны был белогвардейцем. Я была мала тогда, мне эту историю мама рассказывала. Отцу 15 лет было во время войны. То красные налетят, то белые. А отец в семье самый младший. Как ему родня говорила, лишний рот. И вот шли белые через село, и его, пацана, забрали к себе. Он с ними ушел, что там еще соображал в 15-то лет, ребенок…

Потом сбежал, каким-то образом очутился в Китае, и там его поселила у себя зажиточная семья. Они захотели его женить на своей дочке-китаянке. Пришлось ему и оттуда бежать. И вот он из Китая как-то пешком добрался до Калиновки! Весь никакой, но все же дошел. Обосновался, женился на маме, мы родились. А потом как-то поругался с мужиком местным, тот на него донес —  вот, мол, белогвардеец. Отца забрали и больше мы его не видели. Прекрасно знали все, кто именно донес, а что уже сделаешь?

Вместе с ним еще забрали много человек из Калиновки, тоже, видимо, по доносам. Судьбу отца мы узнали через много лет, когда стало можно говорить про репрессии и его реабилитировали. Отца расстреляли через два месяца после задержания. Их 12 человек только с Калиновского сельского совета расстреляли. В Екатеринбурге есть памятник репрессированным «12 километр».  Мы туда ездили с семьей. Там  предполагаемое место, где все расстрелянные захоронены. Имя отца есть в списке. Такая вот жизнь выпала жестокая.

Когда отца забрали, моей старшей сестре Александре шел седьмой год, мне пятый, а младшей Таисии 1 год и 7 месяцев. Мама одна с тремя детьми на руках. Как мы выжили даже не знаю. Мама чуть не умерла от голода, в больницу увозили. Нам как семье якобы врага народа не давали пахать огород, не давали хлеб, косить не давали. У нас от этого корова с голоду померла.

Очень плохо к нам относились. Не волновало никого, что дети маленькие. Наборщиков Степан Иванович, председатель колхоза «Труженик» был. Он нам ни в какую не давал лошадь ни на огород, ни по дрова съездить. Мы с Санькой, со старшей сестрой, с санками ходили в Малиновку по дрова.

Мне было девять лет, я первый класс закончила, и пошла вместе со старшей сестрой свинаркой работать в колхоз. Тогда какую-то новую породу свиней закупили, подсвинков. Свинарки не могли с ними справиться и меня взяли в подпаски. Всё лето я пасла свиней. И шибко высокие у нас были тогда мясопоставки, в 1942 году много мяса сдали для фронта. Нас наградили медалями. Нюрке, что с нами работала, дали медаль. А нам с Александрой сказали: «Вы белогвардейские дети и ваши медали пойдут в архив!». Мы с Санькой заревели и ушли с собрания. А потом этого председателя колхоза убрали, и стал у нас другой — Федор Бузилов, юноша совсем, но уже фронтовик, без руки.

Мы с мамой ходили жать, жали серпами. Рожь хорошая уродилась, а мы махонькие, литовки возьмем, да жать не умеем, я все руки изрезала. Тяжко было. Есть нечего, носить нечего. Лапти кто плел, так их по три рубля продавали, а у нас денег-то не было. Ели капусту, картошку, морковку да огурцы. Но помогали нам родственники – Байдины, семья старшего брата отца.

Я в 1941 году пошла в школу, училась только полтора года, потом уже вышла работать. Как-то, помню, мастер пришел с маслозавода: «Отпустите эту шуструю девчонку коней гонять, мы ее кормить будем. Вам будем давать буханку хлеба и ведро пахты». А я на полатях спала, как закричу: «Я пойду, я пойду!». Когда подросла, отправили меня на лесозаготовки, потом на лесосплав. Было мне 15-17 годов. А потом с лесозаготовок меня освободили. Руки заболели, распухли все. Приехала домой.

А на девятнадцатом году замуж вышла в Барановку. Мы с Ваней друг дружку вообще не знали. Моя мама как-то была в Барановке. Она была шибко грамотная по-староверски и молиться ходила. А там, в деревне, мужика хоронили. И встретились моя мама и мать моего мужа за столом на поминках. Свекровь будущая говорит: «Вот у меня парень не пьет, не курит, ему уже 23 года, женить бы его». Ей отвечают: «Да вон у Демидовны три девки, все работящие, любую выбирай!». И вскоре они приехали сватать меня. А меня тут стали опять на лесосплав посылать, я думаю, лучше замуж выйду, чем на лесосплав ехать.

Мы с Ваней поженились, работали оба в «Заготзерне», ходили пешком из Барановки. Он плотничал, у него руки золотые. Много домов в Елово построил. Я родила первенца – сына Володю. Получила за него декретные 600 рублей. Как раз в то время продавали в Калиновке сруб и конюшню и просили 600 рублей. На Володины декретные я купила сруб, и мы построили дом в Елово, на улице Пархоменко. Там прожили 20 лет, недавно только этот дом убрали. После сына родились у меня еще две дочери — Надя и Галя. Ваня, мой муж, умер в 59 лет. Володи тоже уже нет. А Надежда и Галина живут здесь, в Елово.

Я в Елово на стройке работала. Везде, где бы ни трудилась, висела на доске почета как лучшая работница. Я ж была бойкая, вот и села на кости-то, и живу до сих пор! Мы строили райком партии. А потом меня позвали в коммунальный, там тоже строительные работы были.

Когда в коммунальном работала, мы всю улицу Карла Маркса бетонировали. Копали траншеи. Пять баб нас было. Баржи разгружали с цементом, с кирпичом. Никто не может тыщу вытащить, а я вытащила тыщу кирпичей! Мешок цемента весил 70 кг, а я сама 50. Как положат мне на спину-то мешок, я так и присяду! Меня подымут, да я из баржи вылетаю. А там два мужика хватают мешок да на трактор грузят.

А потом я заболела и мне делали операцию, после этого нельзя было на такой тяжелой работе работать и заперли меня в бане, хоть мне шибко неохота было.  Десять лет в еловской общественной бане отработала. Следила там за порядком, продавала билеты, делала уборку. И там я на доске почета висела, и в газете про меня писали. А потом у меня развилась гипертония, пленка в ухе лопнула, оглохла я. Мне дали 3 группу инвалидности и уже в бане не могла работать. Тогда перешла в гостиницу. Раньше гостиница была при автовокзале, там еще работала 8 лет. На пенсию вышла в 55 лет, но пенсия до того маленькая, что мне пришлось еще подрабатывать. Трудилась уборщицей в еловском кинотеатре еще шесть лет после пенсии.

Сейчас у меня уже 6 внуков и 10 правнуков. Они мне помогают и я, чем могу, стараюсь помогать, особенно внукам на учебу, чтобы учились, приобретали профессию. Потому что без знаний, без профессии — это тьма.

Моя мама тоже долго прожила, умерла в 91 год. Вот и я живу. Почему? Да потому что мы с детства закаленные. На болото ходили, собирали кисленку, пистики, пиканы, моржовики. Капусты садили шибко много. Зеленью жили. Потом никогда я не пила и не курила. Если какое застолье, то чтоб не обижались, рюмку подниму, а сама украдкой в цветы вылью. Ничего им не делалось, баско цветы у меня на подоконнике росли всегда.

До сих пор еще сажаю огород. В прошлом году садила картошку, лук морковку. Сама готовлю. Дочери помогают, приходят часто, но я и сама могу еще. И суп сварить, и баню, если что, могу истопить и вымыться. Хоть я и слепая совсем, но в родном доме тут все на ощупь знаю, поэтому никуда отсюда уезжать не хочу.

Да еще шустрая была, всегда в работе, в движении. Пела да плясала. Соберемся с подружками и сидим, песни поем. Только без вина, а возьмем кулек семечек, поём да семечки щелкаем. А физический труд всегда мне в пользу был. Я на стройке-то когда робила, мне и то легче было, чем сидеть в бане да в гостинице.

благодарим за помощь в подготовке материала Мусалеву Надежду Ивановну, дочь Татьяны Дмитриевны Фотиной